— Вот тебе, — сказала она и опустила перед ним бедренную кость. — Сегодня ты хорошо поработал. Ты окажешь мне честь, если выглодаешь историю моей первой добычи. Ты можешь назвать ее… — она почти застенчиво опустила глаза. — Можешь назвать ее «Мхайри загоняет рыжего марала в Желтых Источниках».

— Хорошо, я сделаю это.

И в самом деле, единственная привилегия глодателей состояла в том, что они могли давать название своей кости. Хип назвал Кость Стыда с историей Фаолана «Грехи и унижение глодателя Фаолана», а потом еще и добавил: «Ужасающее нарушение законов бирргиса».

— Хорошо. Я просто хотела убедиться, что ты понимаешь… Ты позволил мне сделать, что я хотела. Я знаю, что ты бегаешь быстро, очень быстро, — тут она сделала паузу. — Для самца. Так что спасибо.

Мхайри повернулась и отошла.

— «Так что спасибо»? Я бегаю очень быстро «для самца»? Урскадамус! — пробормотал Фаолан. Он так и не смог выдавить надлежащий ответ: «И тебе спасибо, благородная Мхайри».

Глава пятнадцатая

Маленькая косточка

Заходящая луна на западе побагровела, словно ее окунули в кровь кайлих, и медленно опустилась за горизонт. Проявились звезды, и лапа Великого Волка снова показалась на небосводе, что всегда служило поводом для праздника среди волчьих кланов Далеко-Далеко. Гаддерглод был намечен на вторую из весенних лун, луну Поющей Травы. Фаолан решил пока что посетить найденное тумфро — ему почему-то захотелось отыскать кости маленького щенка.

Он подумал, что было бы неплохо соорудить друмлин в честь той малышки. Когда наберется достаточно костей, Фаолан сложит их в костяной холм, с которого девочка сможет запрыгнуть на первую ступеньку звездной лестницы и побежать к Пещере Душ.

Фаолан дошел до каменистой вершины, на которой располагался плоский камень, но никаких костей там не было. Оглянувшись по сторонам, он подумал, что кости, должно быть, скатились вниз по склону. Когда он уходил отсюда в конце осени, снег, несмотря на его песню-просьбу, так и не выпал, но шел сильный дождь.

Фаолан попытался определить направление. Эта зима на памяти волков выдалась самой холодной, и густые снегопады случались редко, да и сейчас с неба моросило. Он решил поискать кости по маленьким ручейкам и следам, оставленным стекающей водой.

Поиски затянулись до конца ночи, пока небо не начало светлеть. Едва горизонт обагрили первые алые проблески рассвета, он заметил нечто, торчащее из земли. Осторожно раскопав грунт когтями, а затем зубами, он вытянул заинтересовавшую его вещь. Что это? Неужели крохотное ребро? Фаолан присмотрелся внимательнее, и у него кровь застыла в жилах, а шерсть на загривке встала дыбом. Внутри него все забурлило, заклокотало. Гнев и ярость вырвались наружу глухим рыком.

Какой бы хищник ни покончил с крохотным щенком, сделал он это самым жестоким образом. Вся кость была густо испещрена отметинами от зубов. Невозможно даже представить себе, кто на это способен. Впрочем, это уже не имеет значения. У Фаолана есть кость, он спрячет ее понадежнее, а затем вернется и найдет остальные.

Единственное, что пришло ему в голову, — это оставить косточку рядом с лапой Гром-Сердца. Фаолану становилось немного спокойнее от мысли, что это ребрышко будет лежать рядом с лапой большой и доброй медведицы. Понятно, что для щенка страдания давно остались позади, но все равно больно думать о том, какой ужасный его ждал конец. Сейчас, когда Великий Волк вернулся на небо, малышка сможет наконец-то добраться до Пещеры Душ. Фаолан поклялся, что еще придет к этому склону и найдет ее кости. Почему-то ему не хотелось думать о маленьком создании как просто о щенке; ему нравилось вспоминать о нем как о красивой девочке.

Следующим вечером, когда Фаолан вернулся к этой гряде, ему показалось, что поблизости находится еще какое-то животное. Он втянул воздух, чтобы проверить ветер, но никакого запаха не учуял. Возможно, недавно рядом проходили другие волки, ведь сейчас он находился неподалеку от территории стаи Огненной Травы. Наверное, они выслеживали вторую половину стада красного марала.

Вечер выдался безлунным и темным. Ничто не отбрасывало теней, и все же Фаолан ощущал вокруг себя какие-то смутные силуэты. Он даже отругал себя за то, что так возбужден. «Я становлюсь суеверным, прямо как клановые волки», — подумал он и приступил к поискам.

Он нашел еще несколько косточек; все они были с глубокими царапинами. Одна из них, несмотря на повреждения, казалась особенно красивой и словно напрашивалась на то, чтобы на ней изобразили историю несчастной малышки. Фаолан немедленно принялся за дело. Он уже довольно давно ничего не выгладывал и потому испытывал некоторую неловкость.

«Нет, я пока не могу, — подумал он. — История малышки еще не закончена». Ему вдруг показалось, что неправильно грызть кость сейчас, пока все его мысли заняты только ужасной смертью волчонка. Эти ужасы вплетались в поэму, которую он пытался запечатлеть на кости, и ему пришлось остановиться.

Потом Фаолан нашел еще несколько косточек. Их уже было довольно много — за один раз все не взять. Он захватит первую часть, отнесет ее к лапе Гром-Сердца, а когда вернется, то, возможно, настроение у него уже поменяется, и он сможет закончить рисунок.

Но, вернувшись, Фаолан не нашел кости, которую начал глодать. Им овладело какое-то нехорошее чувство. Неужели его все-таки кто-то видел? И почему тогда этот кто-то забрал именно эту кость, а не любую другую? Тем не менее Фаолан даже немного радовался, что не завершил глодание. Пусть малышка уже и закончила свое земное существование, Фаолану казалось, что в ее истории точка еще не поставлена.

На его отсутствие в клане внимания не обратили. Волки до сих пор отмечали успешное окончание охоты, хотя суматохи поубавилось, да и запах крови стал глуше. Вокруг валялись кости, которые должны были обработать три глодателя. Фаолан принялся за бедренную кость, которую ему дала Мхайри.

Луна Замерзшей Звезды исчезла, и ее место занял тоненький серпик луны Трескучего Льда. Приветствуя ее появление и празднуя уход зимних голодных месяцев, вместе с Грир, скрилином Речной стаи, завыла Аластрина. А потом, посреди ночи, пошел проливной дождь, небо озарилось всполохами молний, похожими на тысячи ярких костей.

Два скрилина начали сейлидх-фир — небесный танец огня. На этот раз они воспевали историю Скаарсгарда, того самого Прыгающего волка, который помогает малышам взобраться на звездную лестницу. Фаолану это показалось добрым предзнаменованием — вероятно, та малышка действительно находится на пути к Пещере Душ. Он надеялся, что она благополучно доберется до места, где сможет спокойно отоспаться, а потом пуститься в игры с друзьями.

Но тут скрилины перешли к истории упрямого маленького волчонка, который постоянно спрыгивал с лестницы. Это была любимая история многих волков, в форме вопросов и ответов повествующая не о малькаде, а о простом умершем волчонке. Аластрина пела за Скаарсгарда, а Грир — за волчонка.

— Куда ты убегаешь, малыш, малыш? — пела Аластрина.

— Я спешу отведать мясо лисы, которую поймала моя мама, — вторила ей Грир.

— Тебе не нужно мясо в Пещере Душ, о малыш.

— Еще я не попробовал лосося, который плавает в реке.

— Ты оставил свои зубы на земле, о малыш. Теперь ты свободный дух. Позабудь о мясе, тебя ждет небо.

— Я не смогу заснуть на голодный желудок. Дай мне поесть.

— Теперь ты не будешь голодать, у тебя нет зубов, нет желудка. Ты дух на звездной лестнице.

— Но я так тоскую!

— О чем же ты тоскуешь?

— О снах, которых у меня не будет; о мясе, которое я не поем; о реках, которых не переплыву.

Фаолан слушал эту песню впервые. Ему она вовсе не казалась такой уж забавной, как остальным волкам трех стай. И сон никак не шел, хотя он надеялся, что после успешных поисков костей ему не о чем будет волноваться. Он часто просыпался от того, что в его снах маленькая волчица постоянно спрыгивала со звездной лестницы, но не потому, что желала отведать мяса или рыбы, а потому что хотела отомстить.